Грибков 49
Грибков 49
Система автоматически выводит подборку с похожими данными просматриваемого Героя. Эти данные могут быть более точными или иметь расхождения. Вы можете самостоятельно выбрать достоверные на ваш взгляд данные, а также сохранить в личном архиве.
Ваши данные могут быть утеряны, чтобы этого избежать —
авторизуйтесь или зарегистрируйтесь
Добавьте информацию в данную область, с помощью любого из удобных способов:
- Нажмите на кнопку: В архив
возле интересующего вас материала - Нажмите на иконку , которая располагается рядом с материалами
Как избежать грибка стопы?
Как избежать заражения грибком стопы?
Не пользуйтесь общими с ним решетками и подстилами для душа (особенно деревянными, которые служат отличной средой для размножения грибковых микроорганизмов).
Храните свою обувь в отдельном от заболевшего родственника отделении и просите его не надевать не свои тапочки, туфли, кроссовки.
Частые жертвы онихомикоза – люди, страдающие повышенной потливостью ног, в основе которой лежит наследственная дисфункция специфических вегетативных центров головного мозга, регулирующих работу потовых желез.
Способствует развитию онихомикозов и анатомическая особенность стопы, характеризующаяся узостью межпальцевых промежутков (такая нога хуже «дышит»). Чтобы избежать проблем:
- выбирая обувь, старайтесь, чтобы она была сделана только из натуральных материалов и подходила вам по размеру;
- носите хлопчатобумажные носки или колготы. Избегайте микротравм и мозолей, которые служат «входными воротами» для инфекции;
- избегайте чрезмерной сухости или влажности стоп, а при их повышенной потливости и опрелости пользуйтесь специальным кремом или присыпкой/тальком;
- почаще «проветривайте» стопы: ходите в открытой обуви, а также босиком по траве, камням.
Грибков 49
Казахстанские учёные разработали новый препарат против грибка! Согласно исследованиям, двухпроцентная мазь лечит 39 видов микоза. Это лекарство, говорят микробиологи – пока единственный в нашей стране полностью отечественный продукт.
Автор: Алтынай Аманбаева
Родственники алматинской старушки, которую обнаружили без сознания, нашлись
Панда пришла в восторг от снега
В Алматы разыскивают мужчину, который вырезал у своих жертв внутренние органы
На создание казахстанского продукта у ученых ушло двадцать лет. Действенность мази почти стопроцентная. Клинические испытания прошли не менее тысячи человек, и они показали 99,7% эффективности. При этом лекарство абсолютно не токсично: в его составе нет искусственных химических соединений. О том, что препарат будет востребован, говорит статистика: каждый четвертый житель планеты подвержен риску грибковых заболеваний. Новое средство полностью соответствует международным стандартам. Широкий спектр ингредиентов борется не только с грибком, но и вирусными инфекциями на коже и слизистых. Производители уже разослали двухпроцентную мазь по областным больницам. Специалисты так оценили действие, что уже включают её в госзаказ.
Аманкелди Саданов, гендиректор Института микробиологии и вирусологии Комитета науки МОН РК:
— А у нас максимум две, ну, в крайнем случае, в зависимости от заболевания, третья неделя продолжается. Ну, за 15 дней полностью вылечит. Цена гораздо ниже, самый низкий наш. Но эффективность, вы сами убедились, что 99,7%, а у остальных 80 и между 90, но не более. Да, стоимость – две тысячи, две тысячи за каждый тюбик.
1 ДЕКАБРЯ 1962 г. МАНЕЖ
Публикации
1 ДЕКАБРЯ 1962 Г.
Я смотрел на довольное плоское лицо, на людей, подобострастно дышавших в спину премьера, на пожилых прилежных стенографисток и не мог избавиться от мысли, что это какой-то сумасшедший дом. » Тридцать пять лет назад состоялся один из самых громких скандалов Хрущева — и навсегда разошлись дороги великого советского реформатора и поддерживавшей его интеллигенции.
— Г де тут главный, где господин Белютин? — спросил Хрущев.
Головы Косыгина, Полянского, Кириленко, Суслова, Шелепина, Ильичева, Аджубея повернулись в мою сторону.
Этой фразой закончилось наше «подпольное» существование. То, что сделали с моими учениками, становилось фактом, для признания которого съехались черные машины к подъезду бывшей царской конюшни.
Я стоял в дальнем углу большой комнаты, которая служила до этого буфетным залом. В другом ее конце находились Хрущев, члены правительства, несколько руководителей Союза художников, журналисты и старательные стенографистки, пожилые женщины, уже больше часа записывавшие брань этого маленького невыспавшегося человека.
— Вы помните своего отца? — спросил Хрущев.
— Как можно не помнить своего отца? — спросил Хрущев.
— Он умер, когда мне было два года, — сказал я.
— Кто умер? — спросил Хрущев.
Я уже знал, что час назад Хрущев на первом этаже того же Манежа предлагал, как наказание за неугодную живопись, умершему четыре года назад художнику Роберту Фальку выехать за границу.
Я смотрел на беспокойные зрачки Хрущева в чересчур белых белках. Морщины, которые появились у него на лбу, ничего хорошего не предвещали. Он злился.
— Где вы работаете? — спросил Хрущев.
— Он преподает в Полиграфическом институте, — раздался за спиной угодливый голос.
Я обернулся. Взгляд скользнул по лицам. Это говорила министр культуры Фурцева. Ночью, когда мы развешивали картины, она приехала в Манеж и, протянув мне руку, сказала: «Какой вы славный, Белютин». Ведь еще не было известно, как все обернется. Все было впереди.
— Ваша информация неверна, — сказал я. — Я давно там не работаю.
Кругом было тихо. Никто больше не говорил, и маленький человек с серой кожей тоже молчал.
— Зачем вы созвали пресс-конференцию? — раздался голос человека, стоявшего рядом с Хрущевым. Это говорил Павлов, сорокалетний потный мальчик с пухлыми губами, секретарь ЦК ВЛКСМ.
— Я не созывал пресс-конференции, — сказал я.
— Хватит, — неожиданно взорвался Хрущев.
Он был царем. Он повелевал здесь.
Пятьдесят минут назад мы стояли все на лестнице второго этажа Манежа. Манеж, перегороженный щитами, на которых почти сплошь вместо произведений искусства висели репродукции, отражающие несуществующую жизнь, был тих. Нас всех уже проверили, за всеми занавесками непонятно зачем сооруженной в углу сцены кого-то поискали, и теперь шеф личной охраны Хрущева, высокий пожилой человек с лицом провинциального трагического актера, сунул мне в руки список.
— Вы главный, ваши все тут, вы ручаетесь, — сказал он.
Этот человек пришел к нам еще до того, как Хрущев появился в Манеже. Он был весел и оживлен.
— Ничего, ребята, все будет хорошо!
Теперь же, слушая нараставший гул шагов внизу, он был мрачен и недоволен.
— Ну, сейчас вам будут кости считать, — сказал он.
— А мы привычные, — откликнулся кто-то из моих учеников.
Сорок часов назад я снял трубку резко зазвонившего телефона. Голос Поликарпова, заведующего Отделом культуры ЦК партии и члена ЦК, был просителен и говорил об одолжении, взывал к моей любезности.
— Хотелось бы, чтобы вы показали в Манеже ваши работы вместе со всеми, — настаивал телефон.
В Манеже в то время была выставка, посвященная 30-летию Московского Союза художников.
— А какие именно? — спросил я.
— Те же, которые были на Таганской выставке, — пояснил телефон. И добавил: — Наверное, их будут смотреть руководители партии и правительства.
Снова зазвенел телефон, и голос скульптора Э. Неизвестного, «самого левого среди правых», как его называли в Москве, человека, предельно осторожного («Да поймите же, у меня ребенок!»), спросил, что делать.
— Это либо провокация, либо признание, — сказал я. — В последнее верить трудно, но отказаться невозможно.
Еще утром, развернув газету «Правда», я прочел, что состоялось первое заседание Идеологической комиссии, а через своих учеников узнал, что разговор шел о нас. И разговор положительный. Поэтому первая фраза, которую Хрущев почти весело произнес, входя в Манеж: «Ну, где у вас тут грешники и праведники, показывайте!» — нас не удивила. Мы не верили в чудо, но два гроша надежды на то, что советское искусство из олеографии вернется в конце концов к самому себе, все-таки имели.
. Черная масса людей вышла из-за последнего щита в зале первого этажа и стала подниматься по лестнице. Было тихо. Мы стояли группой. Нас было тринадцать мужчин и одна женщина. Возраст — от 25 до 35 лет. Многие с бородами, длинными волосами, мрачные и молчаливые.
Хрущев прошел несколько ступенек.
— Куда? — спросил он.
Я вышел вперед и рукой показал на наш зал.
— Спасибо, — сказал Хрущев. — Но вот они (махнул рукой за спину) говорят, что у вас там мазня. Я еще не видел, но им верю.
Я пожал плечами и открыл дверь нашей Голгофы.
Хрущев остановился. В дверях задержалась свита. Надо всем поднималась худая зловещая голова Суслова. Хрущев оглядывал стены. Картины чем-то ему, наверное, нравились, и это задерживало его. Он явно не мог к чему-то намеченному приступить и начинал злиться. Менялся на глазах, мрачнел, бледнел. Эта эмоциональность была удивительна для руководителя государства. И, глядя на его опустошенное, недовольное лицо, я почти физически услышал, как заскрипело колесо Фортуны. Действие спектакля началось еще внизу. Мы были его лишенными права голоса свидетелями.
Поначалу Хрущев начал довольно спокойно рассматривать экспозицию. За долгие годы пребывания наверху он привык посещать выставки, привык к тому, как по единожды отработанной схеме располагались работы. На этот раз экспозиция, особенно в первой части, была явно иной. Речь шла об истории московской живописи, и среди старых картин были, хотя и немного, те самые, которые Хрущев, появившись с начала 30-х годов около Сталина, привык безоговорочно запрещать. В своей новой ипостаси либерала он, может быть, и не обратил бы на них никакого внимания, если бы не услужливая подсказка В. Серова. Как один из секретарей Союза художников РСФСР, он сразу перехватил инициативу в пояснениях. Председатель Союза художников СССР Сергей Герасимов, президент Академии художеств Борис Иогансон, руководитель собственно МОСХа Мочальский упорно молчали.
Серов начал называть цены и негодовать по поводу них, хотя, как член закупочной комиссии, сам непосредственно участвовал в установлении стоимости каждого приобретаемого полотна. Серов ловко жонглировал старыми и новыми цифрами. Только что была осуществлена денежная реформа, превратившая рубль в гривенник. Коэффициент один к десяти Серов использовал против тех, кто в глазах Хрущева не мог быть полноценным художником.
«Разве эта живопись — вы только посмотрите, Никита Сергеевич, как намазано! — стоит таких денег?» «Обнаженная» Фалька, закупленная за бесценок по сравнению со стремительно множившимися олеографиями самого В. Серова, неожиданно превратилась в предмет фантастической спекуляции. Первая работа художника, приобретенная государством после его возвращения в 1939 году из Парижа, и к тому же посмертно! Но магия цифр была неотразима, Хрущев начал терять контроль над собой. И все-таки продолжал колебаться. Это эмоциональное колебание еще явно можно было остановить, если бы Ильичев, будучи председателем Идеологической комиссии, того захотел. Но он был всего лишь услужливым газетчиком, и где ему было сравниться с Сусловым, который тут же начал развивать тему «мазни», «уродов, которых нарочно рисуют художники», того, что нужно и что не нужно советскому народу.
Хрущев три раза обежал довольно большой зал, где были представлены 60 художников нашей группы. Его движения были очень резки. Он то стремительно двигался от одной картины к другой, то возвращался назад, и все окружавшие его люди тут же услужливо пятились, наступая друг другу на ноги. Со стороны это выглядело, как в комедийных фильмах Чаплина и Гарольда Ллойда. Первый раз Хрущев задержался на портрете девушки.
— Что это? Почему нет одного глаза? Это же морфинистка какая-то! — с каждым словом его голос становился визгливее.
Я посмотрел на круглую голову с маленькими глазами, на шмякающие губы. «Игра пока проиграна, — сказал я себе, — но, может, он успокоится». Я ничего не сказал и отошел в другой конец зала.
Начав с портрета девушки А. Россаля, Хрущев стремительно направился к большой композиции Л. Грибкова «1917 год».
— Что это такое? — спросил Хрущев.
Чей-то голос сказал:
— Что это за безобразие, что за уроды? Где автор?
Люциан Грибков вышел вперед.
— Вы помните своего отца? — начал Хрущев.
— Его арестовали в 37-м, а мне было мало лет.
— Ну, ладно, это неважно, но как вы могли так представить революцию? Что это за вещь? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше рисует.
Это доказательство на него, очевидно, так подействовало, что он побежал дальше, почти не глядя на картины. Потом вдруг остановился около большой композиции Владимира Шорца:
— А это что такое?
Шорц через час после отъезда Хрущева признается, что ему стало так нехорошо — он готов был свалиться у ног носителя самой гуманной философии. И даже на мгновение представил себе, как будет лежать среди ботинок и брюк.
Далее последовал традиционный вопрос об отце — как ни странно, почти ни у кого из студийцев отцов не оказалось в живых — и требование ответа: уважаете вы его или нет. Подобного рода подход к людям на четвертом десятке, снабженный почти матерными ругательствами усовещивания, что надо непременно любить старших, был настолько неожидан и абсурден, что невольно становилось не до искусства и не до своих дел. Я видел, что все мои товарищи были в шоке, настолько их потряс интеллект и человеческий такт того, кто управлял половиной земного шара, не говоря о нашей собственной стране, и пассивность позиции его товарищей, не смевших и не пытавшихся его остановить.
Он ругался почти у всех картин, тыкая пальцем и произнося уже привычный, бесконечно повторявшийся набор ругательств. Потом сделал третий круг и остановился у картины
Л. Мечникова, изображавшей вариант Голгофы.
— Что это такое? — Хрущев опять повышал голос. — Вы что — мужики или педерасты проклятые, как вы можете так писать? Есть у вас совесть? Кто автор?
Леонид Мечников, капитан военно-морского флота в отставке, был более спокоен, чем рядовые пехотинцы Люциан Грибков и Владимир Шорц. На вопрос об отце он ответил, что его помнит и что тот еще жив.
— И вы его уважаете?
— Естественно, — ответил Мечников.
— Ну а как он относится к тому, что вы так пишете?
— А ему это нравится, — ответил Леонид.
Хрущев несколько остолбенело посмотрел на красивое лицо морского офицера. Казалось, та театральная мистерия, которую пробовал разыграть Хрущев, пошла на убыль.
— Ну, ладно, — сказал Хрущев, — а теперь рассказывайте, в чем тут дело.
Это был уже какой-то шанс, и я увидел, как по-разному насторожились Суслов, Шелепин, Аджубей.
— Эти художники, которых вы видите, — начал я, взбешенный поведением премьера и решив не называть его по имени-отчеству, — много ездят по стране, любят ее и стремятся передать не только по зрительным впечатлениям, но и сердцем.
— Где сердце, там и глаза, — сказал Хрущев.
— Поэтому их картины передают не копию природы, а ее преображенный их чувствами и отношениями образ, — продолжал я, не реагируя на хрущевскую реплику. — Вот взять, например, эту картину Николая Крылова «Спасские ворота».
Я говорил обычными словами, которыми стало принято объяснять живопись. Хрущев слушал молча, наклонив голову. Он, похоже, успокаивался. Никто не прерывал, и чувствовалось, пройдет еще пять-десять минут, и вся история закончится. Но этих минут не случилось. Посередине моего достаточно долгого объяснения сухая шея Суслова наклонилась к Хрущеву, и тот, посмотрев на мое спокойное лицо, неожиданно взорвался:
— Да что вы говорите, какой это Кремль! Это издевательство. Где тут зубцы на стенах — почему их не видно?
И тут же ему стало не по себе, и он добавил вежливо:
— Очень общо и непонятно. Вот что, Белютин, я вам говорю как председатель совета министров: все это не нужно советскому народу. Понимаете, это я вам говорю!
Ему опять стало не по себе. Лицо его менялось, а маленькие глазки забегали по окружающим лицам.
— Но и вы, Серов, тоже не умеете хорошо писать, — сказал Хрущев, обращаясь к этому художнику-сталинисту, который все время его накручивал. — Вот я помню, мы посетили Дрезденскую галерею. Нам показали картину — вот так были написаны руки, что даже в лупу мазков не различишь. А вы тоже так не умеете!
Я смотрел на довольное плоское лицо, на людей, подобострастно дышавших в спину премьера, на пожилых прилежных стенографисток и не мог избавиться от мысли, что это какой-то сумасшедший дом. И Суслов, откровенно заинтересованный в дальнейшем обострении, решил снова сыграть на мне. Его голос был мягок и хрипловат:
— Вы не могли бы продолжить объяснения?
— Пожалуйста, — сказал я, глядя в его умные холодные глаза, загоревшиеся, как у прирожденного игрока. — Эта группа считает, что эмоциональная приподнятость цветового решения картин усиливает образ и тем самым создает возможность для более активного воздействия искусства на зрителя.
— Ну а как насчет правдивости изображения? — спросил Суслов.
— А разве исторические картины Сурикова, полные неточности, образно не правдивы? — сказал я.
Возникла дискуссия, где недостаточные знания ставили Суслова в слишком неудачное положение ученика, и он круто повернул.
— А что это изображает? — спросил он, показывая на жутковатый пейзаж Виктора Миронова.
— Вольск, — сказал я. — Город цементных заводов, где все затянуто тонкой серой пылью, а люди будто не замечают этого.
Хрущев стоял рядом, глядя то на одного, то на другого, словно слова были теннисными мячами и он следил за силой ударов.
— Как вы можете говорить о пыли! Да вы были когда-нибудь в Вольске? — почему-то почти закричал Суслов. В голосе его была неожиданная страстность.
— Это не фантазия, а пейзаж с натуры, — сказал я.
— Да там все в белых халатах работают! Вот какая там чистота! — продолжал кричать Суслов.
Белые халаты. Я вспомнил этот город, серый, с чахлыми деревцами. Пыль, которая была видна за много километров.
— Да что это за завод? Тут изображен «Красный пролетарий», да? Так почему же у него столько труб? У него их только четыре, — не унимался Суслов. Его уже явно наигранное возмущение должно было показать, что он полностью согласен с Хрущевым в том, что «мазня» еще к тому же компрометирует советскую промышленность.
— При чем здесь трубы? Художник, создавая образ города, имел право для усиления впечатления написать несколько лишних труб, — сказал я.
— Это вы так думаете, а мы думаем, что он не имел права так писать, — продолжал Суслов.
Я пожал плечами и улыбнулся. Люди вдруг начали двигаться. Хрущев, которому, вероятно, надоел неубедительный диалог Суслова, повернулся, чтобы пройти в соседнюю комнату, очень тесную, где на столе были расставлены маленькие скульптуры Неизвестного. Я поискал Неизвестного глазами и вдруг увидел его, стоявшего около Шелепина и еще какого-то человека. Этот высокий человек что-то поспешно говорил ему, и Неизвестный с побелевшими щеками кивал ему в знак согласия.
Все начали выходить, и я остался один в пустом зале. Только бы Неизвестный был благоразумен.
Сорока минутами раньше, отозвав меня в сторону, Неизвестный заявил: «Мне сейчас передали дружеский совет Сатюкова и просили тебе сказать, что, если Никита будет зол, не вступать с ним ни в какую дискуссию, а только отвечать покороче на вопросы. Тогда все обойдется».
И теперь, стоя в пустом зале и слыша только шум голосов, смотрел на хорошую живопись, висевшую на стенах, и думал, сумеет ли и захочет ли по тем или иным причинам Неизвестный последовать совету, которого я придерживался.
В опустевший зал, где я остался стоять, неожиданно вошли два члена Политбюро — Полянский и Кириленко. Полянский направился ко мне и сказал:
— Не расстраивайтесь, товарищ Белютин, все не так плохо, как вам, наверное, кажется.
— Да я так не думаю, — сказал я.
— Я хочу, — сказал этот молодой (ему только что исполнилось 45 лет) государственный деятель, — вам сказать от лица Идеологической комиссии, что 60 — 70 работ ваших и ваших товарищей, если вы этого захотите, будут помещены в нижних залах.
В этот момент вошли мои ученики. Студийцы окружили нас, и началась удивительно свободная беседа. Но вдруг издалека раздался истерический крик Хрущева. Его голос был визгливым и оглушающе пронзительным:
— Запретить! Все запретить! Прекратить это безобразие! Я приказываю! Я говорю!
Лица коллег Хрущева вытянулись. Наверное, за годы его правления они привыкли ко многому, но это уже было чересчур.
— И проследить за всем! И на радио, и на телевидении, и в печати поклонников этого выкорчевать!
Я подошел к дверям нашего зала. Хрущев уже спускался по лестнице, размахивая руками, весь в красных пятнах. Рядом с ним шел, не скрывая торжества, Суслов и явно обеспокоенный Косыгин. У всех, даже у фотокорреспондентов, на лицах застыло изумление. И вдруг в полутьме комнаты, соединяющей верхние залы, раздался ликующий голос В. Серова. Он почти кричал, потный, толстый, в свои 50 лет готовый скакать, прыгать от восторга. Он кричал, обращаясь к скульптору и одному из руководителей официального Союза художников Белашовой:
— Случилось невероятное, понимаете, невероятное: мы проиграли!
Эти слова, как потолок, рухнувший на голову, ответили на вопрос, что же успел сделать Неизвестный. Все было кончено. Комедия обернулась трагедией.
. За считанные часы в редакциях рассыпался набор, сбивались клише, на радио и телевидении изымались тексты о нашей выставке. Номер журнала «Советский Союз» для Америки, полностью оформленный работами моих учеников, где шла давно подготовленная моя статья, был изъят из типографии и уничтожен.
Вечером того же дня я сидел в пустой квартире, слушая, как хлопают двери в подъезде и где-то кричит радио, когда раздался звонок в дверь. Это был молодой поэт — через несколько лет его имя будет называться газетами многих стран, а его насильственное лечение в психиатрической больнице станет трагическим символом времени. Рядом с ним стояла молодая женщина, высокая, некрасивая, с сильными ногами и жесткой шапкой волос.
— Вот, Элий Михайлович, эта дама очень просила познакомить ее с вами.
Поэт, весьма уверенный в себе и простой, неудобно сидел на краю стула, потом не выдержал и, извинившись, ушел. Дама оживилась и, вытянув свои красивые ноги, стала рассказывать о том, что в Москве говорят и что говорят у них, в Министерстве культуры СССР. Я был удивлен.
— Вы там работаете?
— Да, — просто сказала она. — Я референт министра культуры. Вы, безусловно, замечательный художник и человек: я видела и ваши работы, и работы ваших учеников.
Я уже не удивлялся, а только слушал.
— Но, — продолжала дама, — что у нас говорят в министерстве? Пусть расцветают все цветы, а поливать их будем мы, кого водой, кого дерьмом, а кого и просто топором. Вы, конечно, понимаете, что мы — это не министерство, а Центральный Комитет партии. Но должна вам сказать откровенно, что все было бы даже возможно, если бы не боязнь «Клуба Петефи».
— Вообще-то вы, конечно, знаете, что после Венгрии и Польши (она имела в виду события в Познани 1956 года) на Политбюро было решено руководить всеми помыслами интеллигенции. Партия не может чего-то не видеть, чего-то не знать, особенно среди интеллигенции. Это просчет и в Венгрии, и в Польше. И было бы разумно подставить своих людей в виде катализаторов, вокруг которых группировались бы недовольные и просто леваки, как мотыльки вокруг керосиновой лампы.
— Но это гнусно, — сказал я.
— Это политика и управления государством, — помолчав, ответила она.
— Впрочем, похоже, что вы на эту роль не годитесь. У вас большой недостаток. Вы витаете в каких-то эмпиреях, увлекаетесь какими-то теоретическими соображениями об искусстве, и потому не можете быть контролируемым.
— Спасибо, — сказал я.
Она зажгла новую сигарету, затянулась и с неожиданной усмешкой бросила:
— И не досадуйте на Неизвестного. Взрыв должен был состояться. Он был запланирован. Одни задумывали Манеж так, другие иначе. Только и всего.
П рошло немногим более 48 часов после Манежа, как у дверей нашей квартиры уже стоял участковый милиционер с двумя мужчинами в штатском.
— Что вам нужно? — спросила моя мать.
— Нам нужно знать, где работает Белютин, — сказал милиционер. Он знал мою мать и немного смутился. Это было странно, как потом сказала мне она. — Видите ли, в домоуправлении нет его справки с места работы.
— А он и не обязан был ее представлять. Квартира оформлена на меня. Вы что, не знаете правил? — сказала моя мать.
Все молчали. Тогда один из штатских сказал довольно вежливо:
— Передайте ему, чтобы он занес справку в домоуправление.
БЕЛЮТИН Элий Михайлович родился в Москве в 1925 году. Живописец, теоретик искусства, профессор. Ученик А. Лентулова, П. Кузнецова, Л. Бруни. Организатор направления «Новая реальность» и первых в СССР выставок абстрактного искусства — Таганской и Манежной (1962). Награжден золотой медалью «За творческие достижения и культурную деятельность международного значения» (Италия, 1972). Работы в 44 музеях России, Франции, Италии, США, Канады и других стран. Живет в США.
Фото из архива Э. Белютина, архива «Огонька», В. Веленгурина.
Живопись: А. Россаль-Воронова, В. Шорца, Л. Мечникова, Н. Крылова.
Контакты. Тамбовский ВРЗ
Завод-филиал «Тамбовский ВРЗ» АО «ВРМ»
Адрес: 392009, г.Тамбов, пл.Мастерских, д.1
Телефон: (4752) 44-49-59
Факс: (4752) 44-49-02
Директор завода
Грибков Алексей Иванович
Отдел маркетинга
тел.: (4752) 44-52-13
Начальник отдела – Давлюд Дмитрий Владимирович
Отдел материально-технического обеспечения
тел.: (4752) 44-49-14
Начальник отдела – Дорофеев Дмитрий Викторович
Бухгалтерия
тел.: (4752) 79-09-31 доб. 450
Главный бухгалтер – Муравьева Вера Викторовна
Отдел управления персоналом
тел.: (4752) 79-09-31 доб.595
Начальник отдела – Дудина Светлана Витальевна
© 2008-2016 АО «ВРМ»
105005, г. Москва, набережная Академика Туполева, 15с2, офис 27
Телефон: (499) 550-28-90 (многоканальный)
Факс: (499) 550-28-96
Грибков 49
Грибков Вячеслав Петрович, Москва: хирург, 1 отзыв пациентов, места работы, запись на приём.
Измайловский бульвар, д. 60/10
Клиника семейной медицины доктора Бандуриной
ул. Героев Панфиловцев, д. 28
Тушинская детская городская больница
ул. Школьная, д. 49
«Чудо-Доктор» на Школьной 49
Вячеслав Петрович удачно сделал мне блефаропластику. Переживала, конечно, и была готова к долгой реабилитации, но она не потребовалась. Не знаю, повезло или это мастерство врача сказалось, но у меня результат отличный. Синяков и сильной отечности не было, уже через две недели глаза выглядели чудесно, взгляд заметно помолодел, да и все лицо стало свежее выглядеть. Не пожалела о своем решении и о выборе врача.
Aspergillus nidulans (плесневый гриб, аллерген m49), IgG антитела, кровь
Aspergillus nidulans — это плесневый грибок из рода аспергилл. Этот род грибов обитает как во внешней среде (почва, воздух, солёная и пресная вода), так и в жилых помещениях (в ванных комнатах, мусорных баках, на стенах, в старой мебельной обивке, комнатных увлажнителях воздуха и т.д.). При попадании в организм человека Aspergillus nidulans вызывает такое заболевание как аспергиллез или «плесневый микоз». Это заболевание характеризуется поражением различных органов, чаще бронхолёгочной системы и практически всегда сопровождается аллергическими проявлениями, такими как ринит, конъюнктивит, кашель, бронхиальная астма. При аллергии на плесневые грибы рекомендуется исключить из рациона следующие продукты: кефир, йогурт, сметану, сыр с плесенью, некоторые мягкие сорта сыра (рокфор, камамбер, чеддер), копчености, виноград, дрожжевое тесто, квашеную капусту, сухофрукты, квас, пиво, шампанское, вина, газированные напитки. Некоторые больные с грибковой аллергией не переносят антибиотики из группы пенициллинов, имеющих общие аллергенные свойства с грибами.
Присутствие в сыворотке крови специфических IgG к определяемому аллергену приводит к реакции образования иммунных комплексов (IgG-антитела пациента, связанные с аллергеном). Такой тип аллергии не выявляется обычными методами аллергологического тестирования (кожными пробами) и не поддается лечению противоаллергическими препаратами. Симптомы аллергии развиваются как минимум через 2 часа, но чаще спустя несколько дней после контакта организма с аллергеном, иногда их может не быть длительное время. В данном случае пациент не может связать внешние проявления аллергии и контакт с аллергеном. Кроме того, проявления аллергической реакции данного типа могут быть очень разнообразными, провоцируя развитие сотен различных симптомов или заболеваний (головные боли, повышенная утомляемость, нарушения сна, кожные высыпания, васкулиты, артриты, гломерулонефрит, миокардит и др.).
Определение специфических антител IgG дает дополнительную информацию при клинических признаках аллергии,
Анализ обнаруживает наличие специфических антител IgG к аллергену плесневого грибка Aspergillus nidulans методом иммуноанализа.
Основными методами определения специфических антител IgG являются ИФА (иммуноферментный анализ) и ИХЛА (иммунохемилюминесцентный анализ). В настоящее время в лабораторной практике наиболее популярным является иммуноферментный анализ (ИФА). Данный метод позволяет обнаружить искомое вещество (антитела), благодаря добавлению меченного реагента (коньюгата), который, специфически связываясь только с этим веществом (антителами), окрашивается. Интенсивность окраски пропорциональна количеству выявленных (связанных с коньюгатом) антител.
Референсные значения — норма
(Aspergillus nidulans (плесневый гриб, аллерген m49), IgG антитела, кровь)
Информация, касающаяся референсных значений показателей, а также сам состав входящих в анализ показателей может несколько отличаться в зависимости от лаборатории!
Ядовитая, но полезная: как полынь помогает лечить рак, грибок и синяки
Ученые выяснили, что полынь способна убить до 98 процентов раковых клеток в течение 16 часов после употребления. Уточняется, что речь идет о «полыни однолетней».
Специалисты утверждают, что самостоятельно полынь может уменьшить развитие раковых клеток в легких до 28%, а если объединить ее с железом, то можно полностью уничтожить онкологию. Экспериментальным путем ученые доказали, что полынь не имеет пагубного влияния на организм и эффективно борется с раковыми клетками.
Травник Михаил Фадеев рассказал, что в основном люди пользуются полынью горькой, а раковые клетки способна убить полынь обыкновенная, или, как ее еще называют, «чернобыльник».
− «Чернобыльник» или полынь обыкновенная способствует ликвидации проблем, связанных с онкологией. С помощью горькой полыни можно избавиться от паразитов в организме и грибков кандидоза. При употреблении нужно учитывать, что полынь любого вида – это ядовитое растение. Поэтому лучше всего ее использовать не как самостоятельное лекарственное средство, а в сборах. Есть некие негативные явления полыни, которые при передозировке могут вызвать отравление и рвоту. Сторонние травы могут нивелировать побочку при этом, не повлияв на положительные качества полыни. Людям, не разбирающимся в травах, я рекомендую простейший метод приготовления лекарственного средства из полыни в домашних условиях. Одна чайная ложка сушеных листьев полыни на стакан кипятка, заваривать лучше в термокружке, которую необходимо укутать в полотенце. Настаивать в течение 15 минут, потом процедить и по одному глотку выпивать в течение дня. Суточная доза – стакан. Для того, чтобы не вызвать аллергическую реакцию или побочный эффект, лучше принимать полынь небольшими дозами, но продолжительное время.
Кстати, название растения полынь произошло от славянского слова «полети», которое значит гореть. Поспособствовали этому, конечно, горький и едкий вкус растения и специфический запах. Первое упоминание о полыни значится в папирусах Древнего Египта. В Древнем Риме ее добавляли в вино. В даосской китайской мифологии даже есть версия, что человек, попробовавший полынь, обретает бессмертие. В древности полынь была неким оберегом от нечистой силы. Клеопатра использовала ее для изготовления туалетной воды. Древний ученый Авиценна рекомендовал сок полыни как действенное противоядие.
В Европе XIX века был популярен алкогольный напиток с добавлением эфирного масла полыни, но позже он был запрещен в связи с тяжелыми побочными эффектами.
Первое упоминание полыни на Руси датируется 1201 годом. В Ипатьевской летописи описывается растение «емшан» или «евшан» (то же, что и полынь).
В России полынь начали использовать в медицине в 1883 году для приготовления антигельминтного средства «Сантонин». Эфирное масло полыни цитварной славится бактерицидными свойствами, обладает обезболивающим и противовоспалительным действием.
Один из старинных способов лечения, используемый и сегодня, предполагает поджигание полынных таблеток. Этим методом лечат укусы насекомых, ишиас, синяки и растяжения.
В Китае сегодня паралич лицевого нерва лечат, вставляя в уши пациента подожженные листья полыни.